Василий Грозин
Беседы с воображаемым честным журналистом
Информация общественного пользования
Предыдущая Оглавление Следующая
Грозин: Доброе утро, уважаемый товарищ Честный.
Честный журналист: Здравствуйте, товарищ Грозин. Продолжим наш разговор о ценностных представлениях. Вы обещали примеры разобрать, а начали с заочного спора с Ксенией Собчак. О чём поговорим сегодня?
Грозин: О честности. А потом, если успеем, сравним модели человека у Дейла Карнеги и у Карла Маркса.
Честный: Любопытно. И что же вы считаете нужным сказать о честности?
Грозин: Сначала сделаем две важные оговорки о человеке вообще.
Во-первых, человек обладает способностью к самоуправляемому поведению, где главная роль принадлежит разуму. Это бесспорно, и современный мир людей без такой способности не мог бы существовать (воспроизводиться).
Эта сторона человека, его сознания, поддаётся пониманию, объяснению, алгоритмизации, программированию. И в этой части человека в принципе можно заменить вычислительной машиной, роботом.
Честный: Человек по-моему сложнее...
Грозин: И компьютерные алгоритмы тоже могут быть весьма изощрёнными. Память машины, быстродействие, объём информации - всё, что раньше было трудноразрешимо, теперь становится возможно и технически, и экономически.
Честный: Вы боитесь, что роботы вытеснят людей?
Грозин: Действительно есть проблема вытеснения людей из сферы умственной деятельности при помощи компьютерных устройств и программ. Только вытесняют людей не машины, а другие люди, которые проводят в жизнь соответствующие проекты.
Но сейчас мы говорим не об этом. А о том, что разум человека - индивидуальный и коллективный - «сам себя строит» и научается сам себя понимать, объяснять, воспроизводить в других людях и даже в технике. В этой части если и возникают сложности, они преодолимы по мере познания и взаимообучения.
Во-вторых, есть ещё и другая сторона психики помимо разума, - переживания. Они могут мешать разуму или помогать, он их может толковать по-разному, поощрять или сдерживать, встраивать в алгоритмы поведения, вызывать искусственно...
Как быть с переживаниями разуму? И как относиться разуму человека к другим людям? К их разуму, к их переживаниям? Вот вопросы.
Честный: Великие вопросы, Василий. Неужели ответите?
Грозин: Не я отвечаю на такие вопросы. Отвечает на них культура человечества. И отвечает в том духе, что переживания человеком своего бытия и отношений с другими людьми - это и есть высшие ценности для человека, отражающие в сознании всю его жизнь не схематически, как это делает разум, а по максимуму, вживую.
Переживания описываются не формулами науки, а образными средствами искусства. Разум же с его арсеналом логики схематизирует, упрощает, но сознаёт при этом свою недостаточность, неполную адекватность переживаниям.
Честный: То у вас разум главенствует над иррациональной сферой (см. 25), то вдруг он признаёт свою неполную адекватность переживаниям... Нет ли тут противоречия?
Грозин: Противоречие есть.
Мы действительно говорим сейчас об особости, об исключительности человеческого в той упорядоченной картине мира, которую формирует разум. Чтобы думать, человек всегда отвлекается от перевозбуждающих эмоций, умеряет чувства, смотрит на них как бы со стороны. Существует даже опасность перестать чувствовать, зачерстветь, обеднить своё ощущение жизни. Но думать-то всё же необходимо, в том числе и о переживаниях.
С одной стороны, переживания - это всего лишь мимолётные ощущения, которые минуют, сменятся другими и всё. С другой стороны, они - сама жизнь человека, и в этом смысле самоцельны...
Честный: Вы хотели сказать «самоценны»?
Грозин: Это почти одно и то же... Но я продолжу свою мысль.
Соответственно и другой человек для нас - то ли один из множества существ, живущих на земле, то ли целый мир, подобный твоему внутреннему миру, открывающий перед тобой новые горизонты и переживания.
Личностные отношения - сложная и в то же время очень важная для человека сфера...
Честный: Да, отношения с людьми переживаются: любовь, дружба, долг, симпатия, соперничество, неприязнь, равнодушие...
Грозин: Заметим, что это всё социально оформленные проявления, связанные с системой ценностей, а не биологические реакции.
Разум, взятый сам по себе, без ценностных представлений, не знает однозначного ответа, принизить или возвысить значение тех или иных переживаний. Практические решения в важных неоднозначных случаях диктуются высшими целями человека, его шкалой ценностей.
В сфере переживаний внешняя простота не является достаточным основанием, чтобы относиться к чувствам человека бесцеремонно, бестактно, пренебрежительно. Отсюда присущая обществу культура уважения внутреннего мира друг друга и поддержки общих ценностных шкал как единственно допустимого способа взвешивать свои и чужие переживания.
Честный: А как вы поступаете в неоднозначных случаях, товарищ Грозин?
Грозин: Не всегда правильно, товарищ Честный. Правильный подход к человеку я бы выразил простой аналогией: так же, как умные любящие родители относятся к детям, помогая их движению от полной беспомощности к самостоятельности и зрелости, сами обучаясь, сознавая свою силу и свою роль в жизни.
Это нелегко. Даже по отношению к детям. Однако это действительно сложные вопросы. А наша задача скромна: добросовестно исследовать общественную реальность и облечь её в алгоритмические понятия.
Честный: Ну, облеките.
Грозин: Из самоуправляемости возникает особое, исключительное свойство человека для другого человека - условная предсказуемость. Я называю это прогностической исключительностью человека.
Со стороны переживаний - своих и чужих - имеет место ещё одна исключительность - ценностная исключительность человека.
Честный: И вы предлагаете прослеживать, как проявляются в обществе эти две «исключительности» людей?
Грозин: Вы правильно сказали: они «проявляются» в жизни общества. В ракурсе обеих алгоритмических «исключительностей людей для людей» становятся понятнее некоторые важные общественные отношения. Например, в этом ракурсе яснее видны отличия социализма (в Советском Союзе) от нынешнего жизнеустройства в нашей стране и других странах.
Однако пора уже нам вернуться от оговорок к толкованию честности.
Честный: Да, мы едва не позабыли, с чего начали.
Грозин: Прежде всего давайте согласимся, что понятие честность имеет самое непосредственное отношение к ценностным представлениям. В понятии честность подразумевается некоторый способ различения честного и нечестного поведения человека.
Честный: Соглашаюсь. При этом честное поведение оценивается положительно, а нечестное - отрицательно.
Грозин: Верно. И поскольку этот инструментарий применяется коллективно, то честному поведению может быть оказана поддержка, а противоположному - дан коллективный отпор.
Честный: «Может» или «должна»?
Грозин: Это волевой выбор человека. Либо следовать требованиям честности, либо нет. Нетрудно быть честным, когда это не противоречит твоим интересам и благосклонно встречается окружающими.
Иное дело, если честное поведение идёт вразрез с интересами человека. Скрыть свою оплошность, выгородить близкого человека, не идти против большинства в обстановке общей нечестности, преследовать личную выгоду. Мотивы нечестности могут быть разными.
Конечно, мы говорим о человеке, которому хорошо известно, что такое честность и нечестность.
Честный: Вам-то, Василий, наверное это известно хорошо.
Грозин: Не будем преувеличивать моих знаний. Меня учили и воспитывали, как многих, и в обыденной жизни мы неплохо умеем распознавать честное и нечестное. Но бывают и сложные случаи, в которых не сразу разберёшься. Кроме того, я не считаю себя большим знатоком культурного наследия человечества, поэтому не стану пытаться прослеживать генеалогию честности и обобщать её образные выражения.
Честный: Не разочаровывайте читателя, Василий.
Грозин: Вы правы. Заметим, что представление о честности, если оно есть в культуре, занимает основополагающее место в системе ценностей и доступно пониманию каждого человека.
А мы с вами обратимся к честности как к элементу общественных правил и посмотрим на её алгоритмическое содержание.
Честность - это этическая норма, предписывающая человеку признавать непререкаемым авторитетом объективную реальность, совместно с другими людьми поддерживать адекватность представлений реальности, соблюдать на этой основе взаимопонимание и взаимную предсказуемость.
Требования честности обременяют человека. Но они же подкрепляют его тем, что другие люди становятся предсказуемы, и особенно тем, что появляется возможность выстраивать равноправные отношения.
Честный: Слушайте, Василий! Значит, честность сводится к тем двум непререкаемым авторитетам, о которых уже было сказано в одной из предыдущих бесед см. 18? Реальность и дружественность?
Грозин: Реальность - да, её надчеловеческий авторитет как раз и утверждается честностью. Тесно связано с честностью родственное ей понятие - объективность. А что касается дружественности, то это более значительные обязательства, чем простая честность. Дружественность предполагает, что стороны совместно соблюдают определённый круг интересов друг друга, и что эти совместно обеспечиваемые интересы устойчиво преобладают над возможной разнонаправленностью интересов вне согласованного круга.
Честный: Вы имеете в виду, что «простая честность» может быть равнодушной к нуждам другой стороны?
Грозин: Да, например, честный нейтралитет в политике. Другой пример: суд над преступившим закон по идее должен быть честным, но было бы натяжкой назвать его не то что дружественным по отношению к осуждённому, но даже нейтральным.
Честный: В смысле беспристрастности суд обязан быть нейтральным.
Грозин: Согласен, но ведь наказание преступника направлено против существенных интересов последнего. В обыденном смысле, если не принимать в расчёт пафос раскаяния и искупления, наказание есть насилие, ущемление интересов.
Честный: Хотелось бы знать, Василий, как соотносятся между собой честность и дружественность. Они как-то связаны?
Грозин: Связаны. Без честности не может быть дружественности. Невозможно коллективное целенаправленное поведение, если его участники отрываются от реальности или не стремятся к взаимопредсказуемости.
И ещё одна связь: при условии объективной взаимозависимости людей честность в их взаимоотношениях закономерно приводит к дружественности.
Честный: То есть, вы хотите сказать, у честных людей, которые зависят дру от друга, нет другой альтернативы, кроме дружественности?
Грозин: Верно. Общее дело как правило сплачивает людей, делает их друзьями. Правила честности, соблюдаемые неукоснительно, под давлением общих забот порождают дружественные обязательства. Исторический опыт, народные традиции и культура, религиозные ценностные представления дают здесь тот же ответ, что и алгоритмический разбор.
Но альтернатива дружественности всё-таки есть, хотя и не совсем честная: технологии господства. Честность распространяется в этом случае избирательно только на те сферы, где это выгодно господствующему меньшинству.
Честный: Какие это сферы?
Грозин: Внутренние взаимоотношения господствующих сил должны быть устойчивыми, поэтому честность там преобладает над нечестностью. И везде, где требуется связь с реальностью и взаимопредсказуемость поведения, честность поддерживается как обязательное правило. Подлинная наука и техника... Напротив, сфера общественного информирования... Оставим многоточия.
Честный: Вы думаете, что с честностью мы разобрались?
Грозин: Повторюсь, бывают случаи простые и сложные, притом простых - гораздо больше, и как раз такие «делают погоду» в жизни людей, если подходить к ней по-честному. Ибо честность выработана человеческим разумом как норма всеобщая, не для избранных, а для всех.
Ну а «военных хитростей», с помощью которых честность дискредитируют, извращают, приводят к искусственным противоречиям, подменяют суррогатами, - их тоже немало. Мы уже говорили выше: для сознательного человека выбор между честностью и нечестностью - это волевой выбор.
Честный: Правильно ли я понял, Василий, что честность, если она включена в систему ценностей, придаёт всем остальным ценностным представлениям определённую - честную - направленность? И, следовательно, про каждую систему ценностей можно сказать, честная она или нет?
Грозин: Нельзя упрощать арсенал честности и арсенал нечестности. Особенно ввиду разнонаправленности классовых интересов.
Как откровенно расистские, так и более мягкие господские системы ценностей тоже пытаются апеллировать к авторитету реальности, выдают за научное знание свои пристрастные истолкования общественных процессов, человеческих свойств и жизненных приоритетов. То есть, стараются выглядеть честными, корысть маскировать под объективность.
Например, у Дейла Карнеги человек представляется эгоцентриком-потребителем-честолюбцем, а мир капиталистических отношений, в котором этот тип обретается, выводится у него за скобки внимания как нечто само собою разумеющееся, незыблемое и безальтернативное.
Однако альтернатива есть (см. рис.).
Честный: Понятно: либо господство меньшинства, либо дружественное равноправие.
Грозин: Причём к господству подталкивает не честность, а корысть.
Марксизм подходит к анализу общественных правил действительно по-честному: от познания объективной реальности, в которой живут люди, и активной частью которой они являются, к объективному пониманию интересов общества и различных общественных сил, и уже от интересов, толкуемых беспристрастно, - к исследованию верований, культурных традиций, правовых представлений, морально-этических, идеологий и т. п.
При этом становится понятно, чьим интересам более соответствуют отношения господства, а чьим - дружественное равноправие. Идя от интересов класса к его общественным идеалам, можно оценить, какую на самом деле роль в его системе ценностей играет честность.
Честный: И какую же роль честность играет у Дейла Карнеги, товарищ Грозин?
Грозин: Подчинённую по отношению к корысти.
Я уже сказал выше, что у Карнеги современная ему буржуазная реальность подразумевается как нечто бесспорное и безальтернативное. И чтобы вписать человека в эту реальность, Дейл Карнеги идёт на очень грубое упрощение.
Посмотрите на объяснение человека в книге «Как завоёвывать друзей и приобретать влияние на людей»:
«Единственный способ, которым могут убедить вас что-либо сделать - это предложить вам то, чего вы хотите. A что вы хотите?..»
«Почти все нормальные взрослые люди хотят:
1. Здоровья и безопасности.
2. Пищи.
3. Сна.
4. Денег и того, что на них приобретают.
5. Уверенности в своем будущем.
6. Сексуального удовольствия.
7. Благополучия для своих детей.
8. Чувства своей значительности.Почти все эти желания удовлетворимы, все за исключением одного, столь же глубокого и важного, как потребность в пище и сне, но оно редко бывает удовлетворенным. Фрейд его называет - "желанием быть великим", а Дьюи - "желанием быть значительным". »
И далее развивается мысль, что проявив внимание к человеку, вы добьётесь его расположения к себе и сможете склонить к тому поведению, которое вам нужно.
Честный: Разве это не подтверждается реальностью? Люди стремятся к известности, к богатству, к власти, к уверенности в себе. Поддаются лести и соблазну... Вполне честное истолкование человека.
Грозин: Нет, не вполне. Например, «единственный способ убедить» сформулирован тут через эгоистические желания, будто единственный принцип поведения человека - своя рубашка ближе к телу. Будто сознательность и дружественность неведомы людям.
Не будем сейчас критиковать сам список желаний «почти всех нормальных людей»: эти восемь пунктов хотя и нарезаны произвольно, но они по крайней мере очевидны. Заметим, что даже в этом списке пункт о благополучии детей вообще не вписывается в рамки индивидуального хотения, он явно выводит на общественную проблематику (как и безопасность, и деньги). Кроме того, разные пункты могут пересекаться и конкурировать между собой, так что выбор поведения зависит от преобладания одних желаний человека над другими.
Реальное поведение определяется не столько отдельными стремлениями, сколько типовыми формами поведения, в которых стремления уже увязаны между собой и с конкретной ситуацией. А способы удовлетворения соответствующих потребностей зависят от общественного устройства.
Чтобы адекватно объяснять поведение думающего человека и находить взаимопонимание, нужно учитывать всю модель реальности в его голове. Нам же предлагают сконцентрироваться на потребительстве и честолюбии, чужом и своём...
Честный: Упрощение - это всем известный способ объяснения сложного. Мы с вами тоже прибегаем к нему, товарищ Грозин. В чём вы усматриваете слишком грубое упрощение?
Грозин: Конечно, у Карнеги за схематичной прикладной моделью человека мы видим ещё и приём психотерапевта: отвлечь индивидуалиста от собственных проблем, переключить его внимание на интерес к окружающим.
Однако упрощение человека, сделанное Д. Карнеги, неверно направляет внимание и даёт искаженную картину внутреннего мира человека и отношений между людьми.
Объективность требует, чтобы внимание следовало от мира и общества к желаниям человека, а у Карнеги всё наоборот.
Предлагая воспитанному буржуазным обществом индивидуалисту проявлять интерес к чаяниям других людей и пользоваться этим в своих целях, Карнеги лишь укрепляет индивидуалиста в убеждении, что «почти все нормальные люди» - недалёкие честолюбцы и более всего лелеют свои желания.
Иными словами, человек у Карнеги - эгоцентрик, а не сознательный представитель рода человеческого. Если же не эгоцентрик, значит не совсем нормальный. И обходиться друг с другом вроде бы следует так, как обходятся с эгоцентриками, а не так, как с сознательными.
Честный: Ну, не все же сознательные...
Грозин: Все. Все могут быть сознательными более или менее. Таковы «почти все нормальные люди», как выражается Карнеги.
Честный: Однако вы язва, товарищ Грозин.
Грозин: Есть немного.
В объективном понимании человека эгоцентризму отведено своё место. Оно куда скромнее того места, на которое Дейл Карнеги ставит желание человека чувствовать свою значительность.
Подлинная значительность понимается непременно в контексте ценностных представлений: достоинство, равноправие, нужность людям, рабочая гордость, талант, служение народу, общественное признание... Или более упрощённо: карьера, престиж... Или ещё проще: рвачество, хищничество, произвол... Упрощение здесь равнозначно принижению человека, обесцениванию людей в глазах друг друга. В итоге сознательность низводится до примитивного себялюбия и потребительства.
Наконец, тот, кто не считает капиталистические отношения венцом творения, должен заметить, что у Карнеги затушёван основополагающий пункт толкования человека - отношение к другим людям. Тот самый момент, который отличает классовое господство от дружественного равноправия, частнособственническое управление обществом от социалистического.
Честный: При капитализме существует не только эксплуатация, но и социальные гарантии, и благотворительность, разве не так?
Грозин: Да, существуют. Но при капитализме воспроизводится неравноправие, само по себе отвратительное, которое к тому же порождает такие уродливые явления как массовое оболванивание, хаотизация общественного сознания, колониальный характер экономики, бесконтрольность проведения в жизнь общезначимых решений, паразитизм и т. д.
Чтобы уберечь неравноправие от народного протеста, буржуазия вынуждена обманывать граждан, препятствовать развитию сознательности, правдами и неправдами дезорганизовывать недовольных. В нашей стране, где капитализм выращивается искусственно, это зло особенно очевидно.
Честный: Василий, вы, кажется, намеревались сопоставить модель человека у Карнеги со взглядами Маркса...
Грозин: Давайте процитируем Маркса, где он формулирует различие буржуазного и коммунистического взгляда на человека (в одной из ранних работ, ещё до «Манифеста...»)
...Право человека на частную собственность есть, следовательно, право по своему усмотрению (a son gre), безотносительно к другим людям, независимо от общества, пользоваться своим имуществом и располагать им; оно - право своекорыстия. Эта индивидуальная свобода, как и это использование её, образует основу гражданского общества. Она ставит всякого человека в такое положение, при котором он рассматривает другого человека не как осуществление своей свободы, а, наоборот, как её предел. (т.1 с.401)
Когда я недавно прочёл эту мысль у Маркса, я поразился совпадению её с теми мыслями, которые сам пытался выразить в одной статье.
Честный: И впоследствии гордо именовали эти мысли "критерием Грозина".
Грозин: Правильно посмеиваетесь. Подзабыл я за десятилетия постсоветской обработки сознания, что через всё миропонимание коммунистов красной нитью проходит эта идея единства интересов людей труда, преодолевающих оковы частной собственности.
Недавно встретил эту простую и глубокую формулировку у Маркса и устыдился, что вследствие недостаточной эрудиции не проследил очевидной связи своих рассуждений с великими идеями великих людей. И одновременно порадовался, что точно ухватил суть.
Честный: Сам себя не похвалишь - ...
Грозин: Не корите, я же повинился. Вспомним ещё одну цитату, теперь уже из «Манифеста...»:
...На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. (т.4 с.447)
Итак, у Маркса человек жаждет развиваться, притом не сам по себе, а вместе с сородичами.
Честный: Тоже, наверное, из желания чувствовать собственную значительность...
Грозин: Что ж, если он эту значительность понимает по-коммунистически, как щедрость души, обязанность-право трудиться на общее благо, радость помогать ближнему, - тогда можно и так выразиться...
Честный: На этом нашем согласии предлагаю завершить сегодняшнюю беседу...
Грозин: Ладно, товарищ Честный. До свидания. Удачи в добрых делах.
Честный: До следующих встреч.
11.06.2013.
Предыдущая Оглавление Следующая